Текст сценария
|
|
ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ |
|
ОРГАНИЗАЦИОННО – МЕТОДИЧЕСКИЙ ОТДЕЛ
ЛИТЕРАТУРНО-МУЗЫКАЛЬНЫЕ ВЕЧЕРА
В помощь авторам композиций
МОСКВА
2010
Предлагаем специалистам - реабилитологам материал для работы с самодеятельными коллективами.
Это - перепечатка из журнала «Молодежная эстрада» (2006, № 7-9). Автор подборки – Л. Петрова.
По опыту сценарной и постановочной работы нам кажется, что чтецкий материал для подготовки литературно-музыкального вечера или композиции подобрать сложнее, чем найти ноты песен и романсов. Поэтому, надеемся, материал будет Вам интересен.
От автора:
«Раскрыты две основные темы: творчество и судьба творца. Соответственно, программы вечеров могут быть названы: «Поэты — музыке», «Отзвуки любимых голосов», «Поэты о поэтах». Названием темы вечера может стать полюбившаяся строчка стихотворения: «Все музыка и свет» (А. Блок), «Я клавишей стаю кормил с руки» (Б. Пастернак), «Страшен жребий русского поэта» (М. Волошин), «Так жили поэты» (А. Блок), «Тебе — через сто лет» (М. Цветаева), «На острове моих воспоминаний» (Н. Тэффи), «Люблю говорить слова» (Вл. Ходасевич) и так далее.
Выбор произведений полностью зависит от решения режиссера-постановщика этого вечера, а также от поэтических и музыкальных пристрастий исполнителей. При выборе музыкальных номеров полезно помнить, что прямолинейная иллюстрация текста не интересна, если только это не цельный смысловой блок, где музыка включена в событийный ряд. Что касается ассоциативных моментов, то романсы и песни могут оттенять тему и по принципу контраста.»
Н. Карамзин
К СОЛОВЬЮ
Пой во мраке тихой рощи,
Нежный, кроткий соловей!
Пой при свете лунной нощи!
Глас твой мил душе моей.
Но почто ж рекой катятся
Слезы из моих очей,
Чувства ноют и томятся
От гармонии твоей?
Ах! Я вспомнил незабвенных,
В недрах хладныя земли
Хищной смертью заключенных;
Их могилы заросли
Все высокою травою.
Я остался сиротою...
Я остался в горе жить,
Тосковать и слезы лить!..
С кем теперь мне наслаждаться
Нежной песнею твоей?
С кем природой утешаться?
Всё печально без друзей!
С ними дух наш умирает,
Радость жизни отлетает;
Сердцу скучно одному —
Свет пустыня, мрак ему.
Скоро ль песнею своею,
О любезный соловей,
Над могилою моею
Будешь ты пленять людей?
Вас. Пушкин
К МИЛОЙ
(На голос: «Уже со тьмою нощи...»)
Недавно я на лире
Уныло, томно пел,
Что я доселе в мире
Подруги не имел.
Я милую имею
И горесть всё терплю;
Но, ах, сказать не смею,
Что я ее люблю!
Лишь то в душе твердится,
Что всех она милей;
И мысль моя стремится
К владычице моей.
Стремится!.. Умножает
Страданье тем мое;
Но, ах, она не знает,
Что я люблю ее!
Как с милой я бываю,
Я весел — и грущу;
Сказать «люблю» желаю,
И слов я не сыщу:
То взор ее пленяет,
То сердце рвет Мое,
Но, ах, она не знает,
Что я люблю ее!
Пусть дух томится страстный!
Мне льзя ли не любить?
О, если б я прекрасной
Возмог любезным быть!
Блаженство с чем равняться
Тогда могло б мое?
Но смею ль ей признаться,
Что я люблю ее?
А. Дельвиг
ЭЛЕГИЯ
Когда, душа, просилась ты
Погибнуть иль любить,
Когда желанья и мечты
К тебе теснились жить,
Когда еще я не пил слез
Из чаши бытия, —
Зачем тогда, в венке из роз ,
К теням не отбыл я!
Зачем вы начертались так
На памяти моей,
Единый молодости знак,
Вы, песни прошлых дней!
Я горько долы и леса
И милый взгляд забыл, —
Зачем же ваши голоса
Мне слух мой сохранил!
Не возвратите счастья мне,
Хоть дышит в вас оно!
С ним в промелькнувшей старине
Простился я давно.
Не нарушайте ж, я молю,
Вы сна души моей
И слова страшного: люблю
Не повторяйте ей!
А.Пушкин
ПЕВЕЦ
Слыхали ль вы за рощей глас ночной
Певца любви, певца своей печали?
Когда поля в час утренний молчали,
Свирели звук унылый и простой
Слыхали ль вы?
Встречали ль вы в пустынной тьме лесной
Певца любви, певца своей печали?
Следы ли слез, улыбку ль замечали,
Иль тихий взор, исполненный тоской,
Встречали ль вы?
Вздохнули ль вы, внимая тихий глас
Певца любви, певца своей печали?
Когда в лесах вы юношу видали,
Встречая взор его потухших глаз,
Вздохнули ль вы?
***
В поле чистом серебрится
Снег волнистый и рябой,
Светит месяц, тройка мчится
По дороге столбовой.
Пой: в часы дорожной скуки,
На дороге, в тьме ночной
Сладки мне родные звуки
Звонкой песни удалой.
Пой, ямщик! Я молча, жадно
Буду слушать голос твой.
Месяц ясный светит хладно,
Грустен ветра дальний вой.
Пой: «Лучинушка, лучина,
Что же не светло горишь?»
И. Козлов
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом.
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет.
И уж не я, а будет он
В раздумьи петь вечерний звон!
Е. Баратынский
***
Люблю я вас, богини пенья,
Но ваш чарующий наход,
Сей сладкий трепет вдохновенья, —
Предтечей жизненных невзгод.
Любовь камен с враждой Фортуны —
Одно. Молчу! Боюся я,
Чтоб персты, падшие на струны,
Не пробудили вновь перуны,
В которых спит судьба моя.
И отрываюсь, полный муки,
От музы, ласковой ко мне:
И говорю: до завтра, звуки!
Пусть день угаснет в тишине!
Ф.Тютчев
***
Est in arundine is modulatio musica ripis*
Певучесть есть в морских волнах.
Гармония в стихийных спорах,
И стройный мусикийский шорох
Струится в зыбких камышах.
Невозмутимый строй во всем;
Созвучье полное в природе, —
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
__________________
* Есть музыкальная стройность в прибрежных тростниках (лат)
Н. Огарев
SERENADE
Песнь моя летит с мольбою
Тихо в час ночной.
В рощу легкою стопою
Ты приди, друг мой.
При луне шумят уныло
Листья в поздний час,
И никто, о друг мой милый,
Не услышит нас.
Слышишь, в роще зазвучали
Песни соловья,
Звуки их полны печали.
Молят за меня.
В них понятно все томленье,
Вся тоска любви,
И наводят умиленье
На душу они,
Дай же доступ их призванью
Ты душе своей
И на тайное свиданье
Ты приди скорей!
В.Соллогуб
СЕРЕНАДА
Н.М. Языкову
Закинув плащ, с гитарой под рукою,
К ее окну пойдем в тиши ночной,
И там прервем мы песнью молодою
Роскошный сон красавицы младой.
Но не страшись, пленительная дева,
Не возмутим твоих мы светлых снов
Неистовством бурсацкого напева
Иль повестью студенческих грехов.
Нет, мы поем и тихо и смиренно
Лишь для того, чтоб слышала нас ты,
И наша песнь - как фимиам священный
Пред алтарем богини красоты.
Звезда души! Богиня молодая!
Нас осветил огонь твоих очей,
И голос наш, на сердце замирая,
Любви земной не выразит речей.
Мы здесь поем во тьме весенней ночи;
Ты ж, пробудясь от шума голосов,
Сомкнешь опять мечтательные очи,
Не расслыхав воззванья бурсаков;
Но нет... душой услышав серенаду,
Стыдясь во сне… ты песнь любви поймешь
И нехотя ночным певцам в награду
Их имена впросонках назовёшь.
А. Фет
ПЕВИЦЕ
Уноси мое сердце в звенящую даль,
Где как месяц за рощей печаль;
В этих звуках на жаркие слезы твои
Кротко светит улыбка любви.
О дитя! как легко средь незримых зыбей
Доверяться мне песне твоей!
Выше, выше плыву серебристым путем,
Будто шаткая тень за крылом.
Вдалеке замирает твой голос, горя,
Словно за морем ночью заря, —
И откуда-то вдруг, я понять не могу,
Грянет звонкий прилив жемчугу.
Уноси ж мое сердце в звенящую даль,
Где кротка, как улыбка, печаль,
И всё выше помчусь серебристым путем
Я, как шаткая тень за крылом.
***
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт,
и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет
Любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных
и скучных,
И вот в тиши ночной
твой голос слышу вновь,
И веет; как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь,
что ты одна - любовь.
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
А. Толстой
***
Он водил по струнам; упадали
Волоса на безумные очи,
Звуки скрыпки так дивно звучали,
Разливаясь в безмолвии ночи.
В них рассказ убедительно-лживый
Развивал невозможную повесть,
И змеиного цвета отливы
Соблазняли и мучили совесть;
Обвиняющий слышался голос,
И рыдали в ответ оправданья,
И бессильная воля боролась
С возрастающей бурей желанья,
И в туманных волнах рисовались
Берега позабытой отчизны,
Неземные слова раздавались
И манили назад с укоризной,
И так билося сердце тревожно,
Так ему становилось понятно
Все блаженство, что было возможно
И потеряно так невозвратно,
И к себе беспощадная бездна
Свою жертву, казалось, тянула,
А стезею лазурной и звездной
Уж полнеба луна обогнула;
Звуки пели, дрожали так звонко,
Замирали и пели сначала,
Беглым пламенем синяя жженка
Музыканта лицо освещала...
Я. Полонский
ЖНИЦЫ
Пой, пой, свирель!..
Погас последний луч денницы
Вон, в сумраке долин, идут толпами жницы
На месяце блестят и серп их и коса;
Пыль мягкая чуть-чуть дымится под ногами,
Корзины их шумя, тяжелыми снопами,
Далеко звонкие их слышны голоса...
Идут - прошли... чуть слышно их...
Бог с ними!
Я жду ее одну, с приветом на устах,
В венке из полевых цветов,
с серпом в руках
Обремененную плодами золотыми
Пой, пой, свирель!..
***
Когда октава за октавой
Неслась и голос твой звучал
Далекой, отзвучавшей славой, —
Верь, не о славе я мечтал!
Нет! воротясь к весне погибшей,
Моя мечта ласкала вновь.
Цветущий образ, переживший
В душе постылую любовь.
Опять остывшей скорби сила
Сжимала сердце — и опять
Меня гармония учила
По-человечески страдать...
Л.Мей
***
Он весел, он поет, и песня так вольна,
Так брызжет звуками, как вешняя волна,
И всё в ней радостью восторженною дышит,
И всякий верит ей, кто песню
сердцем слышит;
Но только женщина и будущая мать
Душою чудною способна угадать,
В священные часы своей великой муки,
Как тяжки иногда певцу веселья звуки.
И.Никитин
ПЕВИЦЕ
О, пой еще! Безумной муки
Я снова жажду до конца!
Пусть унесут святые звуки
Вседневный холод от лица.
И вновь откликнется послушно
В душе, отравленной тобой,
Что угасало равнодушно,
Что было отнято судьбой.
Воскреснут вновь былые грезы .
И принесут иной весны
Давно утраченные слезы,
Давно подавленные сны.
И песен вольные призывы
Сойдут, любовию полны,
Как на безжизненные нивы
Сиянье солнца и весны.
А. Апухтин
***
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?
Милый друг, иль ты не чуешь,
Что одно на целом свете —
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете?
СЕРЕНАДА ШУБЕРТА
Ночь уносит голос страстный,
Близок день труда,- ..
О, не медли, друг прекрасный,
О, приди сюда!
Здесь свежо росы дыханье,
Звучен плеск ручья,
Здесь так полны обаянья
Песни соловья!
И так внятны в этом пенье
В этот час любви,
Все рыданья, все мученья,
Все мольбы мои!..
А. С. ДАРГОМЫЖСКОМУ
С отрадой тайною, с горячим нетерпеньем
Мы песни ждем твоей, задумчивый певец!
Как жадно тысячи сердец
Тебе откликнутся могучим упоеньем!
Художники бессмертны: уж давно
Покинул нас поэта светлый гений,
И вот «волшебной силой песнопений»
Ты воскресаешь то, что им погребено.
Пускай всю жизнь его
терзал венец терновый,
Пусть и теперь
над ним звучит неправый суд,
Поэта песни не умрут:
Где замирает мысль и умолкает слово,
Там с новой силою аккорды потекут...
Певец родной, ты брат поэта нам родного,
Его безмолвна ночь,
твой ярко блещет день, —
Так вызови ж скорей,
творец «Русалки», снова
Его тоскующую тень!
К. Случевский
***
«Пара гнедых» или «Ночи безумные» —
Яркие песни полночных часов, —
Песни такие ж, как мы, неразумные,
С трепетом, с дрожью больных голосов!..
Что-то в вас есть бесконечно хорошее...
В вас отлетевшее счастье поет...
Словно весна подойдет под порошею,
В сердце — истома, в душе — ледоход!
Тайные встречи и оргии шумные,
Грусть... неудача... пропавшие дни...
Любим мы, любим вас, песни безумные:
Ваши безумия нашим сродни!
С.Надсон
***
Замолк последний звук. Как тихое рыданье,
Звеня, пронесся он над сонно» рекой.
В нем вылилась тоска последнего свиданья,
Последнее «прости» разлуки роковой!
Не плачь... не возвратить безумною слезою
Прошедших светлых дней,
осмеянных судьбой.
Они прошли, как сон, навеянный мечтою,
Как эта песнь, допетая тобой.
***
Порваны прежние струны на лире моей,
Смолкли любви и надежд
вдохновенные звуки.
Новая песня звучит и рыдает на ней,
Песня осмеянных слез и подавленной муки.
Пусть же она раздается, как отзыв живой,
Всем, кто напрасно молил
у людей состраданья;
Пусть утешает своей безобидной слезой
Жгучую боль и отраву тоски и страданья.
ПЕВИЦА
Затих последний звук, и занавесь упала...
О, как мучителен, как страшен был конец!
Конец! Но вся толпа вокруг еще рыдала,
И всюду слышалось: «О, как она играла!
Как пела в эту ночь владычица сердец!»
Ее, ее! Явись, сверкни своей красою!
Дай нам увериться, что ты еще жива,
Что это был обман, навеянный тобою,
Красивый вымысел, нарядные слова!
И снова занавесь взвилась! Перед глазами
Всё тот же мрачный храм. Благоговейно ниц
Склонялась тут толпа,
и хор гремел мольбами,
И таял фимиам душистыми струями,
И арфы плакали под вздохи юных жриц...
Теперь безмолвно всё...
На сцене сумрак синий,
Рабы, и витязи, и жрицы разошлись,
И только чуждою и грозною святыней
Темнеет в глубине гранитный Озирис...
ПОЭЗИЯ
За много лет назад, из тихой сени рая,
В венке душистых роз, с улыбкой молодой,
Она сошла в наш мир, прелестная, нагая
И гордая своей невинной красотой.
Она несла с собой неведомые чувства,
Гармонию небес и преданность мечте, —
И был закон ее - искусство для искусства,
И был завет ее — служенье красоте.
Но с первых же шагов с чела ее сорвали
И растоптали в прах роскошные цветы,
И темным облаком сомнений и печали
Покрылись девственно-прекрасные черты.
И прежних гимнов нет!.. Ликующие звуки
Дыханием грозы бесследно унесло, —
И дышит песнь ее огнем душевной муки,
И тернии язвят небесное чело!..
К. Фофанов
СОЛОВЕЙ
Был соловей влюблен в весну и зори,
И свил гнездо в смородинном кусте,
И до утра в невыплаканном горе
Он пел любовь, послушную мечте.
Он пел весну, и юность, и надежды...
Заря зарю сменяла в небесах.
Прошла весна. Зеленые одежды
Густых лесов рассыпались во прах.
Седой туман, клубяся, встал над нивой...
И улетел влюбленный соловей
К иной весне, к иной стране счастливой,
За ширь и даль полуденных морей.
И бедный куст поник осиротело,
И о певце вздыхая по ночам,
Он шелестел так грустно, так несмело,
Как будто слал упреки небесам.
И, поседев от стужи и мороза,
При шуме вьюг задумывался он:
Всё о певце рождалася в нем греза,
Всё о певце слагался светлый сон!..
***
Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта, —
Не знаю я, но в этот миг со мною
Роднилися добро и красота.
От светлых дум сомненья исчезали,
Как легкий дым от гаснущей золы;
Я был далек от сумрачной печали,
От злых обид и дерзостной хулы.
Я мир любил, и был любим я миром;
Тая в душе неугасимый свет,
Я в бездне бездн носился по эфирам,
С толпою звезд, за сонмищем планет.
И видел я пленительные тайны
Бессмертного, божественного сна...
Я постигал, что зло и смерть случайны,
А жизнь с добром — и вечна и сильна.
Я ликовал смущенною душою,
И жар молитв сжигал мои уста.
Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта?..
***
Рыдает и плачет тоскливая скрипка,
И слышится в звуках мне голос родной,
И тихо, сквозь слезы, мерцает улыбка
Над юностью падшей, над жизнью больной.
Рыдайте и плачьте, печальные струны!
Рыдайте, мне сладок ваш трепетный плач.
Как первые грезы, вы страстны и юны,
Безжалостны вы, как жестокий палач.
Вы вновь пробудили певучие думы,
Вы вновь окрылили восторгом меня...
И грусть моя тает, как сумрак угрюмый
Пред алым сияньем веселого дня,
И вижу я снова из мрака забвенья,
Как бледный туман из глубоких лощин,
Встают и кивают былые виденья
Сквозь черную дымку угасших годин...
А. Федоров
***
Шарманка за окном на улице поет.
Мое окно открыто. Вечереет.
Туман с полей мне в комнату плывет,
Весны дыханье ласковое веет.
Не знаю, почему дрожит моя рука.
Не знаю, почему в слезах моя щека.
Вот голову склонил я на руки. Глубоко
Взгрустнулось о тебе. А ты... ты так далеко!
М. Лохвицкая
***
Есть что-то грустное и в розовом рассвете,
И в звуках смеха, тонущих вдали.
И кроется печаль в роскошно-знойном лете,
В уборе царственном земли.
И в рокот соловья вторгаются рыданья,
Как скорбный стон надорванной струны.
Есть что-то грустное и в радости свиданья,
И в лучших снах обманчивой весны.
К. Бальмонт
УМЕЙ ТВОРИТЬ
Умей творить из самых малых крох.
Иначе для чего же ты кудесник?
Среди людей ты божества наместник,
Так помни, чтоб в словах твоих был Бог.
В лугах расцвел кустом чертополох,
Он жесток, но в лиловом он — прелестник.
Один толкачек — знойных суток вестник,
Судьба в один вместиться может вздох.
Маэстро итальянских колдований
Приказывал своим ученикам
Провидеть полный пышной славы храм
В обломках камня и в обрывках тканей.
Умей хотеть — и силою желаний
Господень дух промчится по струнам.
ТОНЧАЙШИЕ КРАСКИ
Тончайшие краски
Не в ярких созвучьях,
А в еле заметных
Дрожаниях струн
В них зримы сиянья
Планет запредельных,
Непознанных светов,
Невидимых лун.
И если в минуты
Глубокого чувства,
Мы смотрим безгласно
И любим без слов,
Мы видим, мы слышим,
Как светят нам солнца,
Как дышат нам блики
Нездешних миров.
МУЗЫКА
Когда и правая и левая рука
Чрез волшебство поют
на клавишах двуцветных,
И звездною росой обрызгана тоска,
И колокольчики журчат
в мечтах рассветных, —
Тогда священна ты, — ты не одна из нас,
А ты как солнца луч в движении тумана,
И голос сердца ты, и листьев ты рассказ,
И в роще дремлющей идущая Диана.
Всего острей поет в тебе одна струна —
Чрез грезу Шумана и зыбкий стон Шопена.
Безумие луны! И вся ты — как луна,
Когда вскипит волна, но падает, как пена.
РОЖДЕНИЕ МУЗЫКИ
Звучало море в грани берегов,
Когда все вещи мира были юны,
Слагались многопевные буруны, —
В них был и гуд струны, и рев рогов.
Был музыкою лес и каждый ров.
Цвели цветы — огромные, как луны,
Когда в сознаньи прозвучали струны.
Но звон иной был первым в ладе снов.
Повеял ветер в тростники напевно,
Чрез их отверстья ожили луга.
Так первая свирель была царевна
Ветров и воли, смывшей берега.
Еще — чтоб месть и меч запели гневно —
Я сделал флейты из костей врага.
И. Анненский
СМЫЧОК И СТРУНЫ
Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Касаться скрипки столько лет
И не узнать при свете струны!
Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых...
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.
«О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та ли, та ли?»
И Струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.
«Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно?..»
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.
Смычок всё понял, он затих,
А в скрипке эхо всё держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.
СТАРАЯ ШАРМАНКА
Небо нас совсем свело с ума:
То огнем, то снегом нас слепило,
И, ощерясь, зверем отступила
За апрель упрямая зима.
Чуть на миг сомлеет в забытьи —
Уж опять на брови шлем надвинут,
И под наст ушедшие ручьи,
Не допев, умолкнут и застынут.
Но забыто прошлое давно,
Шумен сад, а камень бел и гулок,
И глядит раскрытое окно,
Как трава одела закоулок.
Лишь шарманку старую знобит,
И она в закатном мленьи мая
Всё никак не смелет злых обид,
Цепкий вал кружа и нажимая.
И никак, цепляясь, не поймет,
Этот вал, что не к чему работа,
Что обида старости растет
На шипах от муки поворота.
Но когда б и понял старый вал,
Что такая им с шарманкой участь,
Разве б петь, кружась, он перестал
Оттого, что петь нельзя, не мучась?..
А.Блок
ПУШКИНСКОМУ ДОМУ
Имя Пушкинского Дома
В Академии наук!
Звук понятный и знакомый,
Не пустой для сердца звук!
Это — звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.
Это — древний Сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.
Наши страстные печали
Над таинственной Невой,
Как мы черный день встречали,
Белой ночью огневой.
Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость
Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда?
Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук
Имя Пушкинского Дома
В Академии наук.
Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему.
Вяч. Иванов
ЦИКАДА
Гимн, слагавшийся в устах,
Я чертил, а, гостья сада,
В мой приют впорхнув, цикада
Притаилась на перстах.
За стихи ль мои награда,
Муз любимица, цикада,
От богов ли твой привет?
Иль от той, которой нет
На земле, и ей отрада,
Что поет ее поэт?
Ты безмолвствуешь в ответ,
Звонкогласная певунья,
Вдохновенная вещунья!
Только пальцы мне живей
Молоточками щекочешь...
Миг — и в зелени ветвей,
Изумрудный соловей,
На смоковнице стрекочешь.
Н. Гумилев
ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА
Валерию Брюсоеу
Милый мальчик, ты так весел,
так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье,
отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь,
что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Тот, кто взял ее однажды
в повелительные руки,
У того исчез навеки
безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать
эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки
по дороге скрипачей.
Надо вечно петь и плакать
этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться
обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой;
под белеющим буруном,
И когда пылает запад, и когда горит восток.
Ты устанешь и замедлишь,
и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть,
шевельнуться и вздохнуть, —
Тотчас бешеные волки
в кровожадном исступленье
В горло вцепятся зубами,
встанут лапами на грудь.
Ты поймешь тогда, как злобно
насмеялось всё, что пело,
В очи глянет запоздалый,
но властительный испуг,
И, тоскливый смертный холод
обовьет, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.
Мальчик, дальше! Здесь не встретишь
ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеешься,
эти взоры — два луча.
На, владей волшебной скрипкой,
посмотри в глаза чудовищ,
И погибни славной смертью,
страшной смертью скрипача!
А. Ахматова
МУЗЫКА
Л.Д.Ш.
В ней что-то чудотворное горит,
И на глазах ее края гранятся.
Она одна со мною говорит,
Когда другие подойти боятся.
Когда последний друг отвел глаза,
Она была со мной в моей могиле
И пела словно первая гроза,
Иль будто все цветы заговорили.
***
Опять проходит полонез Шопена.
О, Боже мой! — как много вееров,
И глаз потупленных, и нежных ртов,
Но как близка, как шелестит измена.
Тень музыки мелькнула по стене,
Но прозелени лунной не задела.
О, сколько раз вот здесь я холодела
И кто-то страшный мне кивал в окне..
***
Du, Doppelganger! du bleicher Gesetle!.. *
В тот вечер не гудел
стрельчатый лес органа.
Нам пела Шуберта — родная колыбель!
Шумела мельница, и в песнях урагана
Смеялся музыки голубоглазый хмель!
Старинной песни мир —
коричневый, зеленый,
Не только вечно молодой,
Где соловьиных лип рокочущие кроны
С безумной яростью качает царь лесной.
И сила страшная ночного возвращенья —
Та песня дикая, как черное вино:
Это двойник, — пустое привиденье —
Бессмысленно глядит в холодное окно!
____________
* О, мой двойник, о мой бледный собрат!.. (Г. Гейне (нем.))
И. Северянин
НОКТЮРН
Бледнел померанцевый запад,
В горах голубели туманы,
И гибко, и цепко сплетались
В объятьях над вами лианы.
Сквозь кружева листьев ажурных
Всплывали дворцов арабески,
Смеялись алмазы каскадов
Под их пробужденные плески.
Вам слышался говор природы,
Призывы мечтательных веток,
И вы восхищалися пляской
Стрекоз, грациозных кокеток.
Растенья дышали душисто
Вечерним своим ароматом,
И птицы, блаженствуя, пели —
Как вы, восхищаясь закатом.
Весь мир оживал при закате
По странной какой-то причуде...
И было так странно, так дивно
Вам, жалкие темные люди!
И было вам всё это чуждо,
Но так упоительно ново,
Что вы поспешили... проснуться,
Боясь пробужденья иного...
В. Маяковский
СКРИПКА И НЕМНОЖКО НЕРВНО
Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
«Хорошо, хорошо, хорошо!»
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
И только где-то глупая тарелка
вылязгивала:
«Как это?»
А когда геликон —
меднорыжий,
потный,
крикнул:
«Дура,
плакса,
вытри!» —
я встал
шатаясь полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
«Боже!» -
бросился на деревянную шею:
«Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
Я вот тоже
ору—
а доказать ничего не умею!»
Музыканты смеются:
«Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!»
А мне — наплевать!
Я — хороший.
«Знаете что, скрипка?
Давайте —
будем жить вместе!
А?»
С.Есенин
***
Заиграй, сыграй, тальяночка,
малиновы меха.
Выходи встречать к околице,
красотка, жениха.
Васильками сердце светится,
горит в нем бирюза
Я играю на тальяночке про синие глаза.
То не зори в струях озера
свой выткали узор,
Твой платок, шитьем украшенный,
мелькнул за косогор.
Заиграй, сыграй, тальяночка,
малиновы меха.
Пусть послушает красавица
прибаски жениха.
М. Цветаева
***
Рояль умолкнул. Дребезжащий
Откуда-то — на смену — звук,
Играет музыкальный ящик,
Старинный друг.
Весь век — до хрипоты, до стона,
Игравший трио этих пьес:
Марш кукол, «Aufderblauen Donau»
И Экосез.
В мир голосов и гобеленов
Открылась тайная тропа.
О, рай златоволосых венок!
О, вальс в три па.
Под вальс невинный,, вальс старинный
Танцуют наши три весны
Холодным зеркалом гостиной
Отражены.
Так залу окружив трикраты
Тройной тоскующий тростник —
Вплываем в царство белых статуй
И старых книг.
В.Набоков
ПОЭТ
Среди обугленных развалин,
средь унизительных могил —
не безнадежен, не печален,
но полон жизни, полон сил -
с моею музою незримой;
так беззаботно я брожу
и с радостью неизъяснимой
на небо ясное гляжу.
Я над собою солнце вижу
и сладостные слезы лью,
и никого я не обижу,
и никого не полюблю.
Иное счастье мне доступно,
я предаюсь иной тоске,
а все, что жалко иль преступно,
осталось где-то вдалеке.
Там занимаются пожары,
там, сполохами окружен,
мир сотрясается, и старый
переступается закон.
Там опьяневшие народы
ведет безумие само, —
и вот на чучеле свободы
бессменной пошлости клеймо.
Я в стороне. Молюсь, ликую,
и ничего не надо мне,
когда вселенную я чую
в своей душевной глубине.
То я беседую с волнами,
то с ветром, с птицей уношусь
и со святыми небесами
мечтами чистыми делюсь.
ПОЭТ
Он знал: отрада и тревога
и все, что зримо на земле —
все только бред и прихоть Бога,
туман дыханья на стекле!
Но от забвенья до забвенья
ему был мир безмерно мил,
и зной бессменный вдохновенья
звуковаятеля томил.
На крыльях чудного недуга
летя вдоль будничных дорог,
дружил он с многими,
но друга иметь он, огненный, не мог!
И в час сладчайший, час напрасный,
коснувшись бледных тайн твоих,
в долине лилий сладострастной
он лишь сорвал душистый стих!
Б. Пастернак
АННЕ АХМАТОВОЙ
Мне кажется, я подберу слова,
Похожие на вашу первозданность.
А ошибусь, — мне это трын-трава,
Я всё равно с ошибкой не расстанусь.
Я слышу мокрых кровель говорок.
Торцовых плит заглохшие эклоги.
Какой-то город, явный с первых строк
Растет и отдается в каждом слоге.
Кругом весна, но за город нельзя.
Еще строга заказчица скупая.
Глаза шитьем за лампою слеза,
Горит заря, спины не разгибая. .
Вдыхая дали ладожскую гладь,
Спешит к воде, смиряя сил упадок.
С таких гулянок ничего не взять,
Каналы пахнут затхлостью укладок.
По ним ныряет, как пустой орех,
Горячий ветер и колышет веки
Ветвей, и звезд, и фонарей, и.вех,
И с моста вдаль глядящей белошвейки.
Бывает глаз по-разному остер,
По-разному бывает образ точен.
Но самой страшной крепости раствор —
Ночная даль под взглядом белой ночи.
Таким я вижу облик ваш и взгляд.
Он мне внушен не тем столбом из соли,
Которым вы пять лет тому назад
Испуг оглядки к рифме прикололи,
Но, исходив от ваших первых книг,
Где крепли прозы пристальной крупицы,
Он и во всех, как искры проводник,
Событья былью заставляет биться.
ПАМЯТИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
Хмуро тянется день непогожий.
Безутешно струятся ручьи
По крыльцу перед дверью прихожей
И в открытые окна мои.
За оградою вдоль по дороге
Затопляет общественный сад.
Развалившись, как звери в берлоге,
Облака в беспорядке лежат.
Мне в ненастьи мерещится книга
О земле и ее красоте.
Я рисую лесную шишигу
Для тебя на заглавном листе.
Ах, Марина, давно уже время,
Да и труд не такой уж ахти,
Твой заброшенный прах в реквиеме
Из Елабуги перенести.
Торжество твоего переноса
Я задумывал в прошлом году
Над снегами пустынного плеса,
Где зимуют баркасы во льду.
***
Мне так же трудно до сих пор
Вообразить тебя умершей,
Как скопидомкой мильонершей
Средь голодающих сестер.
Что сделать мне тебе в угоду?
Дай как-нибудь об этом весть.
В молчаньи твоего ухода
Упрек невысказанный есть.
Всегда загадочны утраты.
В бесплодных розысках в ответ
Я мучаюсь без результата:
У смерти очертаний нет.
'Тут всё — полуслова и тени,
Обмолвки и самообман
И только верой в воскресенье
Какой-то указатель дан.
Зима — как пышные поминки:
Наружу выйти из жилья,
Прибавить к сумеркам коринки,
Облить вином — вот и кутья.
Пред домом яблоня в сугробе.
И город в снежной пелене —
Твое огромное надгробье.
Как целый год казалось мне.
Лицом повернутая к Богу,
Ты тянешься к нему с земли,
Как в дни, когда тебе итога
Еще на ней не подвели.
***
Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.
Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.
Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.
И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчеркивая на полях.
И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.
МУЗЫКА
Дом высился, как каланча.
По тесной лестнице угольной
Несли рояль два силача,
Как колокол на колокольню.
Они тащили вверх рояль
Над ширью городского моря,
Как с заповедями скрижаль
На каменное плоскогорье.
И вот в гостиной инструмент,
И город в свисте, шуме, гаме,
Как под водой на дне легенд,
Внизу остался под ногами.
Жилец шестого этажа
На землю посмотрел с балкона,
Как бы ее в руках держа
И ею властвуя законно.
Вернувшись внутрь, он заиграл
Не чью-нибудь чужую пьесу,
Но собственную мысль, хорал,
Гуденье мессы, шелест леса.
Раскат импровизаций нес
Ночь, пламя, гром пожарных бочек,
Бульвар под ливнем, стук колес,
Жизнь улиц, участь одиночек.
Так ночью, при свечах, взамен
Былой наивности нехитрой,
Свой сон записывал Шопен
На черной выпилке пюпитра.
Или опередивши мир
На поколения четыре,
По крышам городских квартир
Грозой гремел полет валькирий.
Или консерваторский зал
При адском грохоте и треске
До слез Чайковский потрясал
Судьбой Паоло и Франчески.
М. Пришвин
БЕТХОВЕН
Я стою и расту — я растение.
Я стою, и расту, и хожу — я животное.
Я стою, и расту, и хожу, и мыслю —
я человек.
Я стою и чувствую:
земля под моими ногами, вся земля,
Опираясь на землю, я поднимаюсь:
надо мною небо —
все небо мое.
И начинается симфония Бетховена,
и тема ее: все небо мое.
М. Светлов
ИСКУССТВО
Венера! Здравствуй! Сквозь разлуки,
Сквозь лабиринты старины
Ты мне протягиваешь руки,
Что лишь художнику видны.
Вот локоть, пальцы, тонкий ноготь,
Совсем такой, как наяву...
Несуществующее трогать
Я всех товарищей зову
Сквозь отрочество, сквозь разлуки,
Сквозь разъяренный динамит
Мечта протягивает руки
И пальчиками шевелит.
Зовет: «Иди ко мне поближе,
Ты не раскаешься, родной!
Тебя с собой я рядом вижу
На фотографии одной
На красном фоне канонады,
На черном — прожитых ночей
И на зеленом фоне сада
В огне оранжевых лучей.
Давай с тобою вместе будем!
Сквозь кутерьму идущих лет
Давай с тобой докажем людям,
Что есть мечта и есть поэт!»
ПУШКИНУ
Будь пушкинским каждый мой шаг.
Душа! Не подвергнись забвенью. —
Пусть будет средь новых бумаг
Жить пушкинское вдохновенье.
Пусть мой поэтический путь
Не будет отмеченным славой.
Пусть строчки мои зарастут
Его головой кучерявой.
Не нужно дороги другой —
Удобней, чем наша прямая!
О, Пушкин вы мой дорогой,
Как крепко я вас обнимаю!
Не камень, не мрамор, а вас,
Живого в страданье и муке,
Обняли в торжественный час
Мои запоздавшие руки.
Н. Заболоцкий
ПОРТРЕТ
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова* снова –
Смотрела Струйская** на нас?
Ее глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
_______________________
- Рокотов Федор Степанович (1735(?) - 1808) - русский живописец.
** Струйская А. П. позировала Рокотову в 1772 году.
БОЛЕРО
Итак, Равель, танцуем болеро!
Для тех, кто музыку не сменит на перо,
Есть в этом мире праздник изначальный
Напев волынки скудный и печальный
И эта пляска медленных крестьян...
Испания! Я вновь тобою пьян!
Цветок мечты возвышенной взлелеяв,
Опять твой образ предо мной горит
За отдаленной гранью Пиренеев!
Увы, замолк истерзанный Мадрид,
Весь в отголосках пролетевшей бури,
И нету с ним Долорес Ибаррури!
Но жив народ и песнь его жива.
Танцуй, Равель, свой исполинский танец.
Танцуй, Равель! Не унывай, испанец!
Вращай, История, литые жернова,
Будь мельничихой в грозный час прибоя!
О, болеро, священный танец боя!
И. Сельвинский
ЧИТАТЕЛЬ СТИХА
Муза! Как ни грусти, ни сетуй,
А вывод мой, к сожаленью, таков:
Среди миллионов, читающих газету,
Девять десятых не читают стихов.
Иного к поэтам влечет их полемика,
Однако с затишьем и этот стихал...
Но есть
одно
лихое
племя,
Живущее на побережье стиха.
Это уже не просто читатель,
Не первый встречный и не любой.
Он не стучит по рифмам, как дятел,
Не бродит в образах, как слепой,
Не ждет воспитанья от каждой точки,
Не умиляется от пустяка —
Совсем по-иному подходит к строчке
Читатель стиха.
Он видит звуки,
слышит краски,
Чувствует пафос, юмор, игру,
И свои пузырьки литературные карасики
Ему не всучат за жемчужью икру;
Ему не внушить, рассказавши про заек,
Что это львы,
да Толстые притом!
(Кстати сказать вдохновенный прозаик
В его глазах — поэтический том).
Иной читает только в дороге,
Пейзаж пропускает, ищет любовь,
По вкусу ему и Бальмонт и Доронин,
А больше беф-строганов или плов.
А наш, овеянный нашими снами,
Сам горит, как летящий болид,
А наш, как родственник, дышит с нами
И знает, что у кого болит...
Иной читатель — прочел и двигай,
Давай другого, а первый катись!
А наш, как с девушкой, дружит с книгой...
Читатель стиха — артист.
В. Азаров
ЭТО ВСЕ ЕЩЕ НАЧИНАЛОСЬ
Памяти Д.Д.Шостаковича
Я не знаю, как назывался
Тот убогий иллюзион,
Где, согрев озябшие пальцы,
Ударял по клавишам он.
Он, склонялся, руки простерший,
Тусклым отблеском освещен,
Позабыв упрек билетерши,
Что играет не вальсы он.
А какое-то наважденье,
Не понятное никому,
Но с экрана высокой тенью
Улыбался всадник ему.
В краснозвездных шлемах к потомкам
Шли герои рвущихся лент,
И еще не пронес «Потемкин»
В людных залах огонь легенд.
Но победная песня мчалась
Из цехов рабочих застав,
Это все еще начиналось,
Лишь позднее музыкой став.
Ритмом улиц, шорохом льдинок,
Новизной весенней земли,
И зачатки крыл лебединых
За его плечами росли!
Он, склонялся, руки простерший,
Тусклым отблеском освещен,
Позабыв упрек билетерши,
Что играет не вальсы он.
А какое-то наважденье,
Непонятное никому,
Но с экрана высокой тенью
Улыбался всадник ему.
В Краснозвездных шлемах к потомкам
Шли герои рвущихся лент,
И еще не пронес «Потемкин»
В людных залах огонь легенд.
Но победная песня мчалась
Из цехов рабочих застав,
Это все еще начиналось,
Лишь позднее музыкой став,
Ритмом улиц, шорохом льдинок,
Новизной весенней земли,
И зачатки крыл лебединых
За его плечами росли!
Б. Ахмадулина
МАЗУРКА ШОПЕНА
Какая участь нас постигла,
как повезло нам в этот час,
когда бегущая пластинка
одна лишь разделяла нас!
Сначала тоненько шипела,
как уж, изъятый из камней,
но очертания Шопена
приобретала все сильней.
И тоненькая, как мензурка,
внутри с водицей голубой
стояла девочка-мазурка,
покачивая головой.
Как эта с бледными плечами,
по-польски личиком бела,
разведала мои печали
и на себя их приняла?
Она протягивала руки
и исчезала вдалеке,
сосредоточив эти звуки
в иглой расчерченном кружке.
ТАРУСА
Марине Цветаевой
Здесь дом стоял. Столетие назад
был день: рояль в гостиной водворили,
ввели детей, открыли окна в сад,
где нынче лют ревнитель викторины.
Ты победил. Виктория — твоя.
Вот здесь был дом,
где нынче танцплощадка
площадка-танц, иль как ее... Видна
звезда небес, как бред и опечатка
в твоем дикоязычном букваре.
Ура, ты победил, недаром злился
и морщил лоб при этих — в серебре,
безумных и недремлющих из гипса.
Б. Окуджава
***
Вот музыка та, под которую
Мне хочется плакать и петь.
Возьмите себе оратории
И дробь барабанов, и медь,
Возьмите себе их в союзники —
Легко, до скончания дней!
Меня же оставьте с той музыкой.
Мы будем беседовать с ней.
ПЕСЕНКА О МОЦАРТЕ
Моцарт на старенькой скрипке играет.
Моцарт играет, а скрипка поет.
Моцарт отечества не выбирает —
Просто играет всю жизнь напролет.
Ах, ничего, что всегда, как известно,
Наша судьба — то гульба, то пальба.
Не оставляйте стараний, маэстро,
не убирайте ладони со лба.
Где-нибудь на остановке конечной
скажем спасибо и этой судьбе.
Но из грехов своей родины вечной
не сотворить бы кумира себе!
Ах, ничего, что всегда, как известно,
наша судьба — то гульба, то пальба...
Не расставайтесь с надеждой, маэстро,
не убирайте ладони со лба.
Коротки наши лета молодые:
миг —
и развеются, как на кострах,
красный камзол, башмаки золотые,
белый парик, рукава в кружевах.
Ах, ничего, что всегда, как известно,
Наша судьба — то гульба, то пальба...
Не обращайте вниманья, маэстро,
не убирайте ладони со лба.
И. Бродский
СТАНСЫ
Е.В., А.Д.
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду,
между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой, -
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
***
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху
гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих
вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый
зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки,
помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни?
Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет
лишь благодарность.
Ф. Искандер
ТАЛАНТ
Явленье нового таланта
Благословляем наперед.
В нем радость юного атланта,
О, как он далеко пойдет!
О нем мы судии без усилий
По храброй доброте лица,
По звону струнных сухожилий,
Не понимая до конца,
Что уязвимы все таланты
Самой открытостью чела.
Страшнее лагерной баланды
Туманная реальность зла.
Тебя блондинка изувечит
Или издательская мышь.
И все-таки лети, мой кречет,
Хоть от судьбы не улетишь!
***
Ненапечатанная повесть.
Я вырвал на рассказ кусок!
И смутно торкается совесть,
И на зубах хрустит песок.
За что? Я не смягчил ни строчки,
Но зябко оголился тыл,
Как будто хлеб у старшей дочки
Отнял и сына накормил.
(Материал подборки приведен с сокращениями.)